— Вы нашли ружья?
— Там... на крыльце...
— Грузи. Прямо на колени к девочке все грузи...
Я разжал пальцы сержанта, взвесил горячий автомат. Сто лет не держал в руках стального дружка, но. Некоторые навыки въедаются под кожу навсегда, хе. Как угольная крошка в морщины шахтеров.
Бог знает, сколько там патронов.
— Валентин?!
Сторож не возвращался. Я передернул затвор, поставил на одиночный. Естественно, свечи мы бросили наверху. Наверху, это весело, хе. Сержант застонал.
— Раду, где они?
— Подвал, налево... Лучше не ходите... — Парня трясло.
Конечно, лучше не. Лучше вообще забиться под одеяло и принять веселящий порошок. Излюбленный метод трусов, вроде Белкина.
Мы спустились в ад. Валя на крыльце болтал с девочкой. Кажется, он объяснял ей, как нажимать курок. Белкин послушал и засмеялся про себя. Если на малышку кто-то нападет, дробовик поможет не больше водяного пистолета, хе.
Если на нее набросится та длинная игольчатая сволочь.
Пол в подвале был залит застывшей водой. Котел лопнул по шву, трубы порвались, позади разошлась кирпичная кладка. В расщелину уже лезли цементные поганки. Милая картинка, хе.
Генерала Томченко задушила водопроводная труба. Зрелище неэстетичное. Труба не шевелилась, притворялась невинной стальной спиралью. Она сорвалась с крючков, разогнула скобы вдоль потолка. Наверное, Томченко не заметил, не сразу заметил. Пытался убежать, отмахивался. Труба проткнула его насквозь в трех местах и притянула к стене. Жесткий шашлык в пижаме, хе! Что старому дурню понадобилось в котельной?
Мы благоразумно в сторонке потоптались, хе.
— Где она?
— Там, за котлом... Ей отрезало ноги... Не ходите... — Раду был близок к обмороку.
— Какого черта? Что они здесь потеряли? Ни жратвы, ни воды...
— Деньги, — шабашник указал в темный угол. Там, между бетонным основанием котла и распахнутой дверцей сейфа, валялся металлический чемоданчик.
— Нам сказал, чтобы это... — Зубы Раду отбивали чечетку. — Чтобы на кухню, сказал, а сами сюда... Видать, заранее готовился...
Он потер ладонью свои жесткие кудряшки. Из-под смоляного цвета уверенно лез медно-рыжий волос.
— Доктор... — Саша-Нильс шатался на лесенке, баюкая перевязанную руку. — Уходим, живо, пока не стемнело. Раду, возьми одно из ружей! Доктор, вы покатите коляску? Девочка, удержишь пакеты? — Сержант коротко глянул вверх; волосатое светило уверенно сворачивало свою деятельность на небе.
Катя покивала. Валентин не подвел, затарился от пуза. Включая простынки, сухое молоко, варенье даже. Интендант хренов, да. Я не выдержал, засмеялся.
— Что такое? Что смешного?
Очухался сержант очень вовремя, да. Земля мелко затряслась под ногами. Дом приседал, осыпался. Мы подхватили сумки и — рысцой.
— Ничего смешного, — согласился я. — Просто... Простите. Вспомнил чемоданчик с деньгами. Улики, хе. Как вам такой заголовок — «Чистые руки закона»? Хе...
Кажется, мою шутку не оценили. Нам оставалось от силы полчаса. Милое дело, застрять во мраке. Я думал о Неле, как она там, и рассматривал русый затылок малышки, завернутой в яркий платок. Тонкими ручками она старательно обнимала баулы со жратвой. Я спрашивал себя, зачем все это. Мы сделали правильно, но.
Доставка еды, чтобы продлить агонию, хе.
Раду замыкал, озирался, перебрасывая из одной ручищи в другую длинное древко топора, а на крылечке малость отстал. Самую малость, да... И тут на него накинулся висевший внутри, за косяком, провод с тройником на конце. Гибкая сволочь обвилась вокруг лодыжки. Раду споткнулся, упал на ступеньки. Топор звякнул о камень.
— Ах ты, сука! — молдаванин сопротивлялся, черная жила тянула его в дом.
Он был похож на неандертальца, попавшего в плен к удаву. Голый торс, мокрый от пота, весь в царапинах. Впечатление усиливала мощная неровная щетина, занимавшая у него пол-лица. Впрочем, мужики зарастали поголовно...
— Руби его, режь! — рявкнули мы на три голоса. Ноги у меня вихлялись. На всякий случай трус Белкин отбежал по садику метров на десять, к поваленным воротам, там распахнул рот, как рыбеха. Во дворе покинутого дома раскачивались столбики с фонарями.
Валя топтался у забора, как приклеенный.
Вероятно, Раду был самый тяжелый, или. Или по совершенно иной причине. Но крыльцо затрещало, парень провалился.
— Помогите! — Он надрывал там внизу связки так, что сразу охрип.
Саша-Нильс выпустил из рук автомат. От крыльца по мощеной дорожке прямо к нам струилась трещина. На глазах трещина расширялась, лопалась облицовочная плитка, шатались чугунные фонарики.
Из дыры в крыльце столбом валила пыль. Раду, видимо, провалился не до конца, застрял где-то и усиленно взывал о помощи. Трус Белкин задвинул коляску на полосу псевдопаркета, покрывающего переулок за воротами, выдернул штакетину, она рассыпалась в руках.
Побежал вдоль трещины с пустыми руками, идиот.
— Валя, давай веревку! — Нильс молодец, вспомнил про снаряжение, хе.
Валентин застрял. Он переминался с ноги на ногу, но не мог сделать и шагу. Не то чтобы не хотел, а не мог себя победить, да. Я хорошо представлял это состояние; у меня так было, когда с вышки в воду прыгал. И понимаешь, что назад неудобно, а ноги словно ватные.
Не доходя нескольких шагов, я не выдержал, стал на четвереньки. Из дыры валила серая пыль. Не стоило приближаться, парень уже умер. Не слышал я его сердце, не слышал.
— Валя! — опускаясь на живот у дыры, хрипло позвал Нильс. — Я его вижу! Иди сюда, живо!
— Ни хрена подобного! — внезапно сорвался Валентин. — Тебе надо — ты и иди. Я возвращаюсь назад.